— А не скажете, Егор Семенович, — Антонина Карловна намазала печенье толстым слоем малинового джема и принялась за вторую чашку чая, — в каком роддоме Мишина мать работала?
— Доподлинно помню. — Улыбаясь от возможности помочь хорошему человеку, Пантюхов распушил седые, завитые кверху усищи. — На Петроградской, меня как-то майор подвозил в ту сторону.
Вроде бы делать здесь уже было нечего, однако, чтобы хозяев уважить, Астахова торопиться не стала и поднялась, только когда беседа за жизнь иссякла:
— Спасибо за чай, вы мне очень помогли.
Следующий день выдался хлопотливым. Прямо с утра на службе случился жуткий завал, а едва, одолев напасть, Антонина Карловна решила расслабиться, как нагрянули хмыри из прокуратуры — душу мотать. Битый час подполковница строила куру, прикидывалась шлангом, крутила восьмерины: мол, не знала, не догадывалась, не брала, так что в роддом на Петроградскую сумела вырваться лишь после обеда.
— Я к заведующей. — Показав в приемном покое удостоверение, она получила халат, краткий разъяснительный инструктаж и направилась на второй этаж. Заведующая отыскалась в ординаторской, в конце коридора.
— Добрый день, как мне найти Светлану Васильевну? — Астахова, постучав, заглянула в кабинет.
— Проходите, это я. — Пожилая осанистая дама поставила на стол чашку с кофе и внимательно посмотрела на гостью. — Что у вас за вопрос?
— Полагаю, много времени не займет. Подполковник Астахова, из Главного управления. — Она ловко развернула красную книжицу и, не давая прочитать свою сугубо хозяйственную должность, довольно косо посмотрела по сторонам. — Меня интересует один человек, работавший здесь раньше.
Вот что значит интеллигенция! Люди в белых халатах, мирно сидевшие рядом, вдруг разом допили свой кофе и кинулись выполнять врачебный долг, а подполковница придвинулась к заведующей поближе:
— У вас работала Ирина Константиновна Берсеньева.
— Как вы сказали? Да, Ирочка… — Голос Светланы Васильевны внезапно задрожал, и она сразу же превратилась из строгого руководителя медучреждения в седую шестидесятилетнюю женщину. — Господи, какая нелепая смерть!
— Да, этого не избежать никому. — Внутренне страшно обрадовавшись, подполковница изобразила на своем челе глубокую скорбь и томно возвела глаза к потолку. — Так вы помните ее, Светлана Васильевна?
Как я могу забыть свою лучшую подругу? — Та достала из кармана кружевной платочек, аккуратно приложила к уголкам глаз. — Мы дружили еще с училища, я ведь тоже начинала медсестрой.
Чтобы успокоиться, она молча допила остывший кофе и, горестно покачав головой, уставилась на подполковницу:
— А почему Ирочка заинтересовала Главное управление?
— Видите ли, Светлана Васильевна, — Астахова сделалась задумчиво-печальной и глубоко вздохнула, — долгое время у Ирины Константиновны не было детей, а где-то в начале шестидесятых появился сын Миша. Вам известно что-нибудь об этом?
— Мне и не знать? Да, если хотите, именно благодаря моим стараниям она этого ребенка и усыновила. Будете? — Заведующая положила в чистый стакан растворимого кофе, плеснула кипятку и пододвинула гостье. — Вот сахар. Вы ведь женщина, наверное, поймете. У Ирочки был инфантилизм матки, забеременеть и родить она в принципе не могла, так что, когда у нас произошел тот случай, я ей и посоветовала, мол, забирай ребенка, это судьба.
Заметив крайнюю заинтересованность в глазах Антонины Карловны, Светлана Васильевна поведала историю действительно занимательную.
В шестьдесят втором году к ним в роддом поступила несовершеннолетняя первородящая, естественно незамужняя. Рожала тяжело, порвалась вся, однако, что бы вы думали, произвела на свет двойню — мальчиков-близняшек. Хорошие, здоровые детки. А затем случилось нечто ужасное и совершенно непонятное. Когда молодой маме в первый раз принесли сыновей для кормления, на нее словно затмение нашло: глаза закатились, изо рта пена, потом как заорет дурным голосом и давай одного из младенцев душить!
— Знаете, у меня до сих пор ее крик в ушах стоит, — Светлана Васильевна вздрогнула и поставила чашку на стол, — что-то вроде: «Возьми его себе, владыка Перстня!» А самое непонятное в другом: как только полуживого ребенка у нее отобрали, она успокоилась, накормила второго и уснула, будто и не случилось ничего.
Заведующая закурила, задумчиво уставилась куда-то в угол. Астахова допила кофе и, деликатно выждав время, тронула ее за рукав:
— Светлана Васильевна, а нельзя ли узнать, как звали ту несовершеннолетнюю мамашу?
— Можно, конечно. — Заведующая затушила окурок и направилась к дверям. — Подождите, я недолго.
И правда, минут через пятнадцать она вернулась, держа в руке пожелтевшую от времени медкарту Ксении Тихоновны Башуровой.
— Кис-кис-кис!
— Да вы, батенька, зря стараетесь, котик слышит неважно.
— Отчего же?
— Так, побили…
Почти по А. П. Чехову
Виктор Павлович Башуров сидел скрючившись в самом дальнем углу подвала и, жмурясь, выглядывал на улицу через пролом в стене. Очень хотелось пить, но вода в радиаторе отопления закончилась еще месяц назад. Чтобы хоть как-то обмануть жажду, он прижимался языком к ржавому железу трубы, сглатывая набегавшую тягучую слюну.
Совсем недалеко от его подвала находилась глубокая бетонная яма с чистейшей, не отравленной влагой, но идти туда сейчас было нельзя: солнце стояло еще высоко, и его палящие лучи убивали все живое.