— Хорошо тут у вас— Пиновская и Дубинин нырнули в автобус, усевшись, блаженно вытянули уставшие ноги. — Ташкент.
Глотните. — Кефирыч налил им огненного кофе, порезал торт «Поморский» и, с хрустом сняв пробу, скомандовал водителю: — Давай на базу, в темпе вальса.
Долетели быстро, с мигающими фарами, под вой сирен и проблески сигнальных маяков, в туче радужных водяных брызг.
— Дежурный, ружпарк открывай. — Спецназовцы пошли разоружаться, Дегтярева занялась собаками, а Пиновская и Дубинин, как были мокрые, разомлевшие после кофе и «Поморского», отправились наверх к шефу.
Плещеев был задумчив и мрачен. Он только что вернулся из высоких кабинетов, где ему сказали без обиняков: «Довольно онанировать, Сергей Петрович. Москва жмет, а ты все тянешь кота за яйца. Быстренько сочини сказку, что Берсеньев — это замаскировавшийся Башуров, проводи отстрел и радостно рапортуй. А то ведь Москва бьет с носка, можно самим без яиц остаться».
«Нет уж, все мое пусть будет со мной». Плещеев сурово нахмурился, не спеша закурил и, выдержав паузу, указал подчиненным на кресла:
— Довольно онанировать, господа…
Дела минувших дней. 1966 год
— Себе оставь, пригодится. — Ксения Башурова, давно уже махнувшая неизящную кликуху Крыса на вполне цивильный псевдоним Петрова, осчастливила топчилу червонцем и элегантно вылезла из расписухи.
Стоял погожий летний вечер, в скверике вокруг цветов сирени жужжали пчелы, от нагретого тротуара пахло асфальтом и суетой.
На воротах сегодня торчал дядя Петя — строгий взгляд, благородная седина над ушами, не то полковник, не то капраз в отставке. При виде Башуровой он вроде бы честь отдал даже и моментально распахнул дверь, мол, милости просим. А ведь было время, и поревом крестил, и насчет бабок напрягал, сволочь лампасная.
Чувствуя, что на нее обращают внимание, Ксения остановилась перед зеркалом и, поправляя прическу, быстро глянула по сторонам. Что-то громко лопоча по-своему, из автобуса кучно выгружались узкопленочные, скорее всего лямло, у мимозы порядка побольше, возле киоска с сувенирами пара черноволосых фирмачей — френги или макаронники — вяло мацали русских матрешек. На диване в углу холла затаился старший лейтенант Коновалов, — что, гнида ментовская, усох насчет приставки?
«Покатит, вывеска клевая». Башурова оторвалась от зеркала и хорошо поставленной походкой, от бедра, вальяжно двинулась в направлении ресторана. Она была в английском светло-голубом костюме, строгом, правда, только с первого взгляда. Обтягивающая юбка красноречиво намекала, что ноги под нею красивы и длинны, а кружевная блузка под изящным жакетом нисколько не скрывала отсутствия бюстгальтера. Такой уж у Ксении был стиль — развратно-академический, это пусть сявки таскают черные чулки в крупную сетку и прозрачный нейлон на голое тело, а солидным мужчинам больше нравятся женщины загадочные и с первого взгляда неприступные.
Народу в заведении было достаточно. Сновали между столами халдеи, на сцене уже лабали, однако было пока что не до танцев, — интуристы с увлечением ужинали. Хрустели жареной осетринкой, ели блинчики с черной икрой, наваливались на буженину, поросенка с гречневой кашей жрали и умилялись: а ведь и в самом деле хорошо в стране советской жить!
«Шелупонь». Окинув взглядом жующую толпу, Башурова оценивающе прищурилась и, улыбаясь, привычно двинулась проходом в глубину зала. Неизвестно откуда вывернулся мэтр Владимир Андреевич — бухарик, взяточник, по морде видно, что стукло комитетское, — изящно склонил плешивый пробор:
— Выглядишь, Ксюша, очаровательно. Вон там, в углу.
— Спасибо, Вовчик. — Сверкнув бриллиантами в ушах, она повернула голову и невольно вздрогнула: за столом сидел в одиночестве здоровенный черный болт. Запивая мясо холодненьким каберне, он с аппетитом поедал свиную бастурму.
— Приятного аппетита. — Мэтр как-то странно посмотрел на негра и, отодвинув стул, оглянулся на Башурову: — Прошу вас, сейчас пришлю официанта.
— Спасибо. — Ксения уселась и, скользнув глазами по меню, улыбнулась сотрапезнику: — Извините, вы случайно салат из крабов не заказывали? Съедобный?
— Очень вкусный. — Кожа у негра была цвета переспевшей сливы, лилово-фиолетовая, а по-русски он изъяснялся вполне сносно, густым басом. — Вы во всем так осторожны?
— Как говорил Омар Хайям, не ешь что попало и не люби кого попало. — Башурова многозначительно посмотрела на гостя из дружественной страны и скомандовала подскочившему халдею: — Салат, крылышко цыпленка и маслины, только чтобы непременно были черные испанские. И томатного сока отожмите в большой фужер.
— Будет сделано. — Официант удалился, а негр, потягивая свое каберне, посмотрел на Ксению заинтересованно: — Вы активистка общества трезвости?
Он явно прибыл из той части Африки, где строить коммунизм не собирались, — костюм на нем был дорогой, сверкали алмазами запонки, в перстне багровыми сполохами сияли рубины.
— Отчего же? — Башурова отпила маленький глоток томатного сока и, изящно промокнув губы салфеткой, занялась салатом. — Был бы повод достойный.
— Тогда давайте за знакомство. — Негр явно обрадовался и осторожно налил каберне в чистый бокал. — Отличное вино, рекомендую, говорят, нейтрализует радиацию. Меня зовут Алсений.
— Звучит необычно. А мое имя Тамара. — Прищурившись, Башурова покрутила в руке бокал с кровавой кислятиной, посмотрела на свет, пригубила. — Красивый оттенок. Вы, Алсений, танцуете?
Тем временем весьма кстати лабухи заиграли что-то медленное.